Алекс Тарн

Посмотрел «Нелюбовь» Звягинцева. Как обычно после его фильмов – двойственное чувство. Местами очень хорошо, местами неплохо, местами натужно, местами примитивно-пропагандистски, местами просто теряешь нить повествования. Да, налицо качественная работа с актерами: все более-менее органичны, что уже достижение для современного российского кино. Налицо качественный, хотя и без особенных изысков и находок, оператор. Налицо, что еще важнее, и качественный – в плане откровенности и прямоты – месседж: калечащая людские души злоба, ставшая сейчас, по-видимому (во всяком случае, по-звягинцевому), фирменной маркой российского общества. Именно злоба с большой буквы З, а не зачем-то изобретенное претенциозное спец-слово «нелюбовь».
( Collapse )

Грузинский фильм «Мандарины», конкурировавший с «Идой» и «Звягинцефаном» в борьбе за Оскара, может служить наглядным подтверждением тому, что в список номинантов чаще всего попадают по мотивам, не имеющим отношения к соображениям эстетики. Что, в общем, характерно для любых премиальных конкурсов, которые всегда и всюду страдают от политизированности, кумовства, закулисных интриг и назойливого лоббирования.
( Collapse )

На одном из самых оживленных перекрестков галисийского города Сантьяго-де-Компостела, в сотне-другой метров от точки завершения много-премного-километрового паломничества к мощам св. Иакова, в мостовую вмонтирована надпись на нескольких языках. Надпись гласит: «Европа выстроена вдоль дороги пилигримов в Компостелу». Ну да, как же, как же. Любой путешественник, который хоть сколько-нибудь поездил по Европе, знает, что в этих словах есть как минимум доля истины. Едва ли не каждый третий более-менее заметный европейский городок непременно отмечен в путеводителях как станция на пути Большого Европейского паломничества.
( Collapse )

Есть такой особый жанр, обожаемый кинокритиками и редко делающий хорошие кассовые сборы – фестивальное кино. Иногда его еще называют «авторским», словно намекая на то, что аудитория произведения более-менее ограничивается его авторским коллективом, который во имя Высокого Искусства сознательно жертвует популярностью (почему-то популярность именуется при этом «дешевой» – что более чем странно, учитывая, какие огромные средства тратятся на создание блокбастеров). Пафос этих Заглавных Букв неслучаен: ведь именно они – Пафос и его верная подруга Претензия – выделяют фестивальный жанр среди прочих.
( Collapse )

Когда 11 сентября 2001 года рухнула первая башня Близнецов, я сказал себе: «Ну вот, теперь все изменится» – и оказался неправ, как и многие другие. Атакованная чудовищным людоедом, Америка предпочла обратить всю мощь ответного удара не на самого врага, а всего лишь на его тень. Как и следовало ожидать, это только придало чудовищу сил и задора.
( Collapse )

Герой фильма «Кино про Алексеева» (реж. Михаил Сегал, Россия, 2014) – опустившийся одинокий старик, проживающий в деревне под Тулой и добывающий себе пропитание торговлей солеными огурцами на обочине третьестепенной шоссейки. Хромота, отросшие седые космы, толстые стекла в старомодной оправе, унылый беспросветный быт. Ощущение покинутости и заброшенности усугубляется тем, что старик (его играет Александр Збруев) явно не принадлежит к местному окружению: повадкой, разговором, одеждой он смутно напоминает провинциального интеллигента. Или, если угодно, БЫВШЕГО провинциального интеллигента – не потому, что превратился из интеллигента в деревенщину, а потому, что превратился в ничто, в смирившееся с собственной никчемностью человекообразное существо, покорно ждущее смерти.
( Collapse )

Что-то мне везет в последнее время на концептуальные фильмы. Вчера вот посмотрел еще один: "Ханна Арендт". Автор - немецкая режиссерка Маргарет фон Тротта. Кстати, она-то, в отличие от Триера, "фон" натуральный, по очень дворянской матушке. Что не мешает Маргарет быть активной социалисткой и убежденной лево-либералкой.
( Collapse )

Наверно, Алексею Герману было крайне нелегко приступать к новой работе после эпохального фильма «Хрусталев, машину!»: трудно превзойти такую вершину. Не исключаю, что именно этим, а не только доведенным до обсессии перфекционизмом, объясняется то время, которое он затратил на следующую картину, ставшую последней в его жизни. «Хрусталева» от предыдущего «Лапшина» отделяли почти полтора десятилетия; фильм «Трудно быть богом» Герман создавал в течение четверти века – и не закончил. Трудно быть гением.
( Collapse )

«Но главное заключается в том, что они арийцы, а мы евреи», – говорит Зигмунд Фрейд своей молодой последовательнице Сабине Шпильрейн в ключевой сцене фильма Дэвида Кроненберга «Опасный метод». И Сабина кивает, безоговорочно признавая решающее значение этого аргумента.

Цитирую по памяти, но ручаюсь и за смысл самого высказывания, и за его ключевую роль в кинодраме Кроненберга. Ибо противостояние основоположника психоанализа доктора Фрейда и его ученика Карла Юнга, являющееся сквозной темой фильма, представлено именно в этом метафизическом разрезе неразрешимого противоречия между арийским и еврейским взглядом на вещи. Взглядом на науку, на жизнь, на мир вообще.
( Collapse )

Я спросил сегодня у менялы,
что дает три скада по рублю:
- Отчего у Хасана Насраллы
покосился цигель-ай-лю-лю?

И ответил он с акцентом гадким:
- О любви в Кремле не говорят,
лишь кряхтят и злобствуют украдкой,
и глаза, как «Яхонты», горят.