Сказав "еще не вполне осознана", я имею в виду, что ситуация, скорее всего, изменится в будущем - когда ЛК (дай ему Б-г здоровья) перейдет в мир иной, и его творчество включат в учебные программы по всему миру, а не только в родной Канаде, как сейчас. И тогда ученые дураки по своему обыкновению немедленно поверят тому, чему их учат с кафедры, а там и невежи подтянутся.
Стихотворение Коэна "Chelsea hotel #2" - наиболее концентрированное и точное выражение духа 60-х из всех, какие мне только приходилось видеть. Там есть все главное - и страсть к говорению, и наивная революционность, и свободная любовь, и самоубийственная безоглядность, и смещение ценностей, включая само понятие красоты. А кроме того - мягкая авторская ирония - та, как выясняется, единственная призма, через которую только и можно смотреть на тот в высшей степени странный период. Потому что все остальное искажает - и панегирическая ностальгия, и идеологическое злобство (а именно два этих подхода, к несчастью, превалируют).
Стихотворение посвящено короткой связи Коэна с Джанис Джоплин - великой рок-энд-блюзовой певицей того периода. Когда они занимались любовью в комнате №2 знаменитого Челси-отеля, Джанис уже была живой иконой (отсюда и лимузины, ждущие ее на улице). Четырьмя годами позже, в октябре 70-го, она погибла от героиновой передозы в возрасте 27 лет. Что, естественно, не только потрясло всех шестидесятников, но и вознесло Джоплин на самый пик культового Олимпа.
Вот авторское исполнение стихотворения "Chelsea hotel #2":
Мне очень нравится и как это поет Руфус Вайнрайт. Его можно прослушать здесь.
А ниже - мой перевод, снова в звуковом виде, потому что именно так (по моему мнению) лучше всего воспринимать Леонарда Коэна. Нужно сказать, что перевод долго мне не давался, но вот сейчас, с разгону после "1000 поцелуев", вдруг что-то вышло.
Ну, а еще ниже - буквы.
Леонард Коэн,
Челси-отель, №2.
Ты роняла слова в нашей комнате два,
твой призыв был отважен и свеж.
Ты работала ртом над моим животом,
а на улице ждал твой кортеж.
Ждали деньги, и жадный до плоти Бродвей,
и успеха предъявленный счет.
Мы любили рабочего в песне своей… -
где он нынче и жив ли еще?
А вот ты убежала, не так ли, малыш? -
ты сбежала от публики в тень…
Я не слышал ни разу, как ты говоришь -
ты мне нужен, ты мне не нужен,
ты мне нужен, ты мне не нужен, -
и другую подобную хрень…
Ты роняла слова в нашей комнате два
Ты сказала – звезда поколенья! -
что ты помнишь в лицо лишь красивых самцов,
но что я для тебя - исключенье.
И подняв свой кулак за несчастных бедняг,
красотой обойденных фатально,
ты всмотрелась в меня и сказала: «Фигня!
Мы уроды, зато музыкальны…»
И теперь ты сбежала, не так ли, малыш?
Повернулась спиною - и в тень…
Я не слышал ни разу, как ты говоришь -
ты мне нужен, ты мне не нужен,
ты мне нужен, ты мне не нужен, -
и другую подобную хрень…
Без оглядки спеша, без запаса дыша, -
в этом смысле я был тебе ровня.
Ты роняла слова в нашей комнате два…
Вот и все. Вот и все, что я помню.
